Московский гость в степях Причерноморья

По мотивам книги И.М. Долгорукого «Славны бубны за горами или путешествие мое кое-куда 1810 года»

«…Угоден - пусть меня читают,
Противен - пусть в огонь бросают:
Трубы похвальной не ищу».
И.М. Долгорукий

Часть II

Целую неделю дожидались мы возвращения князя Долгорукого из Одессы. Последние два дня, не прекращаясь, лил дождь, заметно похолодало. В обеденную пору 14 июля на дороге показалась коляска, из которой, подъехав, выбрался угрюмый Иван Михайлович. Сухо поздоровавшись, он с супругою своею направился в помещение станции обедать.

После непродолжительной и скудной трапезы княжеской четы стопы путешественников (а вернее копыта их лошадей) направились в Николаев, чтобы далее двинуться восвояси в Москву.

Было видно, что князь Долгорукий чем-то недоволен, скорее всего – недостаточно сытным обедом, поскольку собственный княжеский повар в пути занемог, а станционная харчевня не отличалась кулинарным изыском.

До Николаева в тот день доехать не успели, ночь застала нас в селении Анчекрак (село Каменка Очаковского района Николаевской области – авт.), где жила госпожа генеральша Гакс. Приняв гостей и накормив всех путников вкусным ужином, помещица здешних мест пригласила остаться у нее на ночлег. Мы с радостью согласились, поскольку ехать ночью в степи занятие из малоприятных. 

Титульная страница книги

И.М. Долгорукого «Славны бубны

за горами или путешествие мое

кое-куда 1810 года»

Госпожа Гакс поселилась в Очаковской степи из-за недостатка средств жить в России. Купила 130 душ крепостных, а на деле… оказалось только 30, из которых на работу выходит 15. Все остальные только в «ревизских сказках» записаны. Места дикие, приграничные, народ и бежит, кто куда хочет. Вместе с тем князь отметил, что такое расположение положительно влияет на отношение помещиков к своим подданным, заставляя обходиться мягче в обращении с ними.

Кроме самой генеральши в Анчекраке проживало ее семейство, состоящее из замужней дочери, зятя и двух родственниц, одна из которых недурно играла на фортепиано. Представьте себе, как необыкновенно звучит этот инструмент вечером в бескрайней летней степи!..

Проспав до 10-ти часов, позавтракав и поблагодарив гостеприимную хозяйку, на следующий день мы тронулись в путь, чтобы засветло обязательно успеть в Николаев. И снова князя ожидала неприятность: на Буге вовсю разыгралась буря. Волны на реке шутя могли перевернуть небольшую лодку, а на тех, что были потяжелее, из-за сильного ветра, невозможно было поставить парус. Ко всему прочему,

 на правом берегу Буга кроме бедного хутора не имелось никаких селений.

Через реку переправлялись на баркасе, который матросы перетягивали с помощью натянутого с другого берега каната. Около часа каждый молился про себя, желая поскорее ступить на берег и оценивая крепость каната. Князь Долгорукий остался верен своим литературным слабостям даже в условиях постепенно стихающей бури. Еще не успели мы причалить к берегу, а он уже издали декламировал строки, созданные экспромтом среди высоких волн:

Утихло на Буге волненье;

От сердца прочь отходит страх,

Гостеприимно утешенье

Вблизи нас ждет на берегах.

Бегут приятели навстречу,

Несут всех радостей предтечу,

Край хлеба, пищу и вино.

Хвала тебе, Творец Вселенной,

Что нас стихии разъяренной,

Еще не погрузить на дно!

Интересно, какие бы слова придумал князь, если бы, не дай Бог, порвался канат, и баркас унесло в пучину бури…

На Николаевском берегу уже поджидал любезный конторщик Перетца - г-н К. Как все обрадовались его уютным комнатам и горячему чаю, после которого за столом пошли шутки и разговоры. К тому же, морские офицеры, узнав о нашем прибытии, поспешили посетить сухопутных путешественников и поделиться своими впечатлениями от хождения по морям. Так, в теплой обстановке и непринужденных беседах прошел вечер.

Следующее утро Иван Михайлович собирался посвятить осмотру окрестностей города, но так как лил дождь, пришлось остаться в гостеприимных стенах. Князь, тем не менее, зашел высказать свое почтение военному губернатору, застал того, как всегда, в одиночестве и долго потом в беседе с добрым знакомым, отцом Ефимием, рассуждал об уединении человеческом.

Посетив уже повторно Николаев, князь Долгорукий не преминул снова побывать в Спасском, настолько пленительным и очаровательным было это место. К тому же, как и в прошлый раз, стоял погожий воскресный день, когда публика стекается сюда со всего города, в желании насытится свежим воздухом и красотами. Около 300 свободных и веселых людей собрались в зале, выстроенной еще Светлейшим:

«Морские офицеры, одушевленные самой тонкой и прихотливой вежливостью, беспрестанно в зале танцевали, и каждая девушка почитала этот день особым праздником в их стороне: никогда здесь такого множества кавалеров не собиралось. Все шутило, смеялось и плясало. Роговая музыка раздавала по реке свои унылые звуки; духовая в куще, утаенной от общества, наигрывала меланхолические песенки, а скрипки, бубны, барабаны гремели Польские и вальсы на широком преддверье залы. В ней было душно и тесно…»

Не выдержав такой суеты, князь вышел в сад, чтобы насладиться чудным воздухом и близостью воды. За садом, практически сливаясь с небом, простирается густой лес, сквозь который то-тут, то там просматривается Буг. На нижней площади горы стоит ветхая хижина – баня самого Потемкина. Вода в ней поднималась когда-то насосами вверх, сбегала под крышу и сквозь потолок, устроенный наподобие сита, попадала в купальню, внезапно орошая тело с головы до ног.

Посреди всего этого дикого великолепия князь Долгорукий выглядел счастливым: «Дышать всегда и везде возможно: преимущество не важное! Но жить, как жил я часа два сегодня на берегу Буга, и именно в Спасском, это такой дар неба, которого ни чем оценить нельзя…»

Побывав в Николаеве нельзя было не посетить Богоявленское, расположенное за 12 верст от Николаева в сторону Херсона. Дорога к этому поселению лежит по берегам Буга, а пространство вдоль нее уже разбито на кварталы – места под загородные домики многим приближенным Потемкина. Умер Светлейший и все исчезло. Само Богоявленское представляет собой удивительное сочетание богатства природы, искусственной роскоши и нищеты.

В обществе князя оказался один морской офицер, современник Потемкина, который видел это место во всей красе еще в 1789 году. Он рассказал, что нынешние сухие рвы и болотистые места были когда-то каналами с водою, по которым, под песни гребцов, свободно разъезжал в золоченых лодочках сам создатель этого великолепия.

Артезианский колодец в Богоявленске, 1937 г.

Обожаемое Потемкиным место, где когда-то шумел роскошный сад под названием Витовка и били из-под земли целительные ключи, после его смерти превратилось в «дичь необработанной природы». Посреди сада осталась еще купальня из дикого камня на 8 столбах и гранитным сводом, под который в чистую и прохладную воду ведут несколько ступеней. Для сохранности этого памятника роскоши, а также для сохранения источника в чистоте, поставлена бедная мазанка, уже практически вросшая в землю. Возле такого убогого жилища сидел старик – сторож здешних мест, курил табак и плел лапти, а вокруг

склонялись отягощенные плодами ветви абрикос и бергамота. Князь очень удивился такому сочетанию нищеты хижины и величественной купальни. Сидя на той самой скамейке, на которой когда-то сиживал сам Светлейший, Иван Михайлович ел груши, запивая их вином, и размышлял при этом о скором течении человеческой жизни.

В саду некогда стоял дом Потемкина. Теперь строение разобрано, а из его материалов в бытность военным губернатором маркиза И.И. де Траверсе построен прекрасный лазарет для моряков. К зимней огромной больнице присоединен лагерный госпиталь:

«Все строение состоит из стены деревянной, не выше полуаршина, и с самой крутой и высокой крышкой, которая уподобляется полотняному намету. Эта кровля не доходит до земли, следовательно, воздух не стеснен и проходит между нею и стенами чрез всю галерею. Кровать больного поставлена головою к стене, и в крышке над каждой слуховое окошко, которое занавесом защищает больного от солнца. Пол земляной, но крепко убит, усыпан зеленью и всегда свеж, чист и сух; больному покойно, прохладно и просторно».

На излечении в госпитале во время нашего его посещения находилось около 100 человек, хотя иногда, говорят, и до 400 больных лечатся. Персонал госпиталя состоит из доктора, 6 лекарей (младший медперсонал – авт.) и госпитального инспектора.

В пределах Витовки расположена казенная суконная фабрика, отданная в аренду. Хозяин фабрики (некий Шлейден – авт.) работает с усердием и довольно успешно: станков много, заведение обширное, работники – вольные. «…Есть тут машина, посредством которой один ткач очень легко отделывает сукно в 3 аршина слишком ширины… Этот просто одной кистью руки шевеля рукоятку, посылает челнок с удивительною скоростью чрез всю основу с края

стана на другой». Сукно изготавливается из шерсти овец Таврической породы, несколько грубовато, но стоит дешево - 6 рублей за аршин (0,71 м – авт.). Оно, в основном, идет на пошив солдатских мундиров.

Справка: В 20-е годы ХІХ века в Николаев приехал итальянский купец Луиджи Алиауди, взявший вскоре у казны подряд на поставку сукна флоту и армии. Оно также изготавливалось на Витовской суконной фабрике, которую казна отдала Л. Алиауди в аренду. Таким образом, можно утверждать, что Черноморский флот ХІХ века был одет в форму из сукна Николаевской выделки. 

Из Богоявленского князь Долгорукий уезжал в приподнятом настроении и на протяжении всего пути до Николаева рассуждал об их создателе Г. А. Потемкине-Таврическом. Для поклонения его праху Иван Михайлович даже съездил в Херсон, где в склепе Екатерининского собора Светлейший нашел последнее пристанище. В Николаеве же морские начальники позволили прочесть князю две большие книги в хорошем переплете, в которых были собраны разные ордера Потемкина

 к М. Л. Фалееву и предложения Черноморскому адмиралтейству (где они сейчас, эти книги?.. – авт.).

В последний день пребывания И. М. Долгорукого в Николаеве и без того добрый хозяин дома решил устроить ему пышные проводы: зазвал много гостей, приготовил вино и ужин. Сам же князь утром ходил по торговым лавкам и базару, купил себе костюм за 30 рублей (правда, сукно оказалось гниловатым) и на 40 копеек пару арбузов, которых, как и дынь, в городе было уйма. После этого отдал визит вежливости адмиралу Н. Я. Языкову и зашел проститься к отцу Ефимию.

Вечером в доме любезного хозяина г-на К. собралось шумное общество офицеров флота, которые, к тому же, привезли с собой роговую музыку. Слушая звуки медных разноголосых труб, князь загрустил и тихонько плакал, бродя в одиночестве по саду, вспоминая, как любила такую музыку его покойная дочь, у которой на следующий день были именины.

Справка: Дочь князя И.М. Долгорукого от первого брака – Мария Ивановна -  двумя годами ранее, 20 ноября 1808 года скончалась от чахотки в возрасте 19-ти лет.

После прогулки по саду Иван Михайлович крепко выпил и, вскоре, забыл о печали, отдавшись разговорам и вкусному ужину.

Рано утром, 22 июля 1808 года путешественники стали собираться в обратную дорогу, когда принесли весть, что черноморская эскадра заняла крепость Сухум-Кале (современный Сухуми - авт.). Остановившись на берегу Ингула, князь мысленно прощался с Николаевом:

«Прости, Николаев! Я тебя вспомню всегда и везде в радости и в печали. Настоящие наши наслаждения суть рода удовольствий наших в будущем. Если бы воспоминания не оживотворяли души человеческой, она бы отходила к своему Создателю, не испытав никакой радости в свете. Так, так мы живем в прошедшем стократно более, чем в настоящем: это наш удел, это участь человека чувствительного! Простите, Спасское, Богоявленское, места славы знаменитого вельможи, места изнеженные самой природой! Вы всегда привлечете к себе восторги тех, кои любят жить в натуре, по натуре и неразлучно с нею; равно обратятся к вам и мысль и взоры тех, коих изумляло когда-нибудь и изумит впредь, в летописях наших, величество Потемкиных:

Таврической! Тебе в твой век дивился Питер:

Но в нем ты был лишь Князь, а здесь ты был Юпитер».

С таким восклицанием князь уехал… В четырех верстах от Николаева княжеское семейство посетило Терновку, где прежде была турецкая слободка. Еще сохранился разоренный дом паши и маленькая рощица, под которой бежал чистый ручей. Теперь же сюда переселили болгар, бежавших из Адрианополя из-под турецкого гнета. Они занимаются хлебопашеством: все засеяно и ухожено. Разводят также шелковицу. Старая турецкая мечеть превращена в Греческую церковь, однако, башни ее сохранены, как памятник. На одной из них – колокольня. Службу правит священник из местных болгар.

Выпив последнюю рюмку вина с провожающими новыми приятелями, князь расцеловался с ними и поскакал на Кандыбино и далее к мызе г-жи Лореновой. Надо же было такому случиться, что в день именин своей покойной дочери Иван Михайлович остался ужинать и ночевать у сестры мужа (невестки) ее крестной, когда та была проездом в Москве. Это случайно выяснилось в разговоре, затронув самые потаенные струны души князя.

Здесь же, в поместье Лореновой, пожелав И.М. Долгорукому счастливого пути, мы расстанемся с ним и его близкими…

…Вернувшись из путешествия, князь Долгорукий до 1812 года включительно продолжал исполнять должность Владимирского губернатора. По его инициативе во Владимире была открыта гимназия с пансионом и библиотекой, составленной преимущественно из пожертвованных им же книг. Под гимназию Иван Михайлович уступил свой губернаторский дом. Была устроена суконная фабрика, построено здание для незаконнорождённых и недужных, открыт театр и казённая аптека.

После отставки, в 1813 году князь перебрался на жительство в Москву, где полностью отдавался литературе и домашнему театру. Был избран членом Беседы любителей русского слова, Вольного Общества любителей словесности, наук и художеств и Общества Соревнования просвещения и благотворения, позже был почётным членом Общества любителей Российской словесности при Московском Университете.

Писатель, поэт, драматург и мемуарист Иван Михайлович Долгорукий умер в 1823 году. Один из его современников вспоминал: «Все знакомые, и званые и незваные, собрались отдать последний долг доброму человеку; не дали поставить его гроб на погребальную колесницу и несли на своих руках до самой могилы». Она находится на кладбище Донского монастыря в Москве.

Город Николаев, которому князь посвятил самые теплые и душевные слова, продолжал развиваться: что-то разрушалось, навсегда погибая в забвении, что-то создавалось вновь. Чистейшие родники уйдут в землю. Некогда прекрасное Спасское вырубят на корню, и на его месте будут стоять однотипные многоэтажные дома. От обожаемой Потемкиным Витовки ничего не останется, а Богоявленское станет частью Корабельного района города.

На долгое время Николаев станет главным центром кораблестроения великих держав на Черном море, а несколько последних лет ХХ века превратят в металлолом судостроительные заводы. Громкая слава города останется только в воспоминаниях, среди которых и записки о путешествии князя Ивана Михайловича Долгорукого: «Прости, Николаев! Я тебя вспомню всегда и везде в радости и в печали... Простите, Спасское, Богоявленское, места славы знаменитого вельможи, места изнеженные самой природой!»

А. Кравченко, 

читатель библиотеки-филиала №8,

Николаев.